Преступление (без) наказания

Как театр начинается с вешалки, так и смысловая наполненность фильма «110» начинается с названия. 110-ая статья УК РФ предусматривает ответственность за доведение до самоубийства. Но, как правило, вину подсудимого в этом случае доказать очень сложно, ведь с полной уверенностью сказать, что конкретно толкнуло жертву на столь отчаянный шаг, не всегда представляется возможным. И «виновного» ждет некая «ответственность Шредингера», которая одновременно и существует, и нет — до тех пор, пока не найдется человек, достаточно уверенный в доказательствах или жаждущий возмездия. В фильме трагическая гибель одной (1) десятиклассницы (10) Полины (Анастасия Хмелинина) всполошит элитный лицей и поставит вопросы, к которым окажутся не готовы ни только юные воспитанники, но и их взрослые наставники.

Фильм на удивление легко притянуть к не теряющей актуальности стилистике dark academia. Этот полуторачасовой «университетский роман» нацелен на взрослую аудиторию и сюжетно и атмосферно близок к «Тайной истории» Донны Тарт. Есть учебное заведение со строгими порядками и репутацией, о которой порой заботятся больше, чем об учениках. В его стенах происходит самоубийство, которое запускает цепочку неприятных для персонажей событий и смещает фокус зрительского внимания на героев, предположительно связанных со случившимся. Мы, как и они, знаем, что произошло, догадываемся, почему, и наблюдаем за траекторией пути, который к этому привел.

Нашими проводниками на этом пути становятся мать и дочь — семья Полининой одноклассницы. Алиса (Полина Цыганова) — талантливый, но непокорный и до некоторой степени избалованный подросток. Виктория (Елизавета Боярская) — ее мать, небезызвестная в Петербурге адвокатесса. В начале истории между ними нет открытого конфликта, но у каждой героини определенно своя жизнь, в которой не так много места для другой. Виктория тайно, как ей кажется, встречается с полицейским Игорем (Дмитрий Лысенков), и в постели с ним мы видим героиню чаще, чем где-либо еще. Алиса получает в лицее похвалы за талант и выговоры за отсутствие сменной обуви. И пересекаются эти параллельные жизни только на вынужденных семейных застольях, на одном из которых Алиса и узнает о самоубийстве одноклассницы. Многие знания, как известно — многие печали. Девочке слишком хорошо известны подробности отношений Полины с одноклассниками и предположительная причина суицида. Однако лицею огласка ситуации невыгодна, потому ученики выбирают молчать, а педагоги — обратиться к Виктории, чтобы она замяла дело. Алиса же, единственная, кого разрывает изнутри чувство вины за не сказанные вовремя слова и собственные некрасивые действия, буквально немеет от потрясения и, как андерсеновская Русалочка, не может выразить своих переживаний. И в этой невозможности диалога между ней и взрослыми считывается метафорическое отсутствие коммуникации между подростком и враждебным миром выросших.

При этом о самой жертве мы знаем только имя и выбранный ею способ покинуть этот мир. У девочки на экране нет прошлого, нет будущего. Есть только несколько секунд, сжатых в одно мгновение ее появления в кадре — и распахнутое настежь окно в кадре следующем. И для рассказчика, и для зрителя не так важно, какой была жизнь этой юной девушки; важнее, что больше ее не будет. И мы, как и в реальности, уже ничего о ней от нее не узнаем. Назначение этой героини — не пробудить жалость у зрителя, а катализировать и вскрыть явные проблемы людей, окружавших ее.

«Пока педагоги мямлят, а матери жаждут крови» (но матери Полины нечего противопоставить людям с деньгами и связями, поэтому ее одинокая борьба не приносит результата), подросток Алиса — та самая избалованная бунтарка, от которой в последнюю очередь ожидаешь чувства вины перед рандомной одноклассницей, пытается пробить стену всеобщего молчания своим безмолвным, но оглушающим болью криком. Подростковый буллинг почти легален и от него не удерживают никакие законы, кроме морального. «Ну, не изнасиловали же» — дважды за несколько минут повторяют два взрослых, не связанных друг с другом человека. Потому против Алисы не конкретные люди, злой дядя маньяк или неэмпатичная тетя педагог, как это часто случается в подобных историях, а целая система, работающая по инерции и не желающая сходить с обкатанных рельс. А поскольку собственная мать оказывается в этой системе далеко не последним винтиком, Алиса окончательно теряет связь с ней, и сперва невербальный сигнал «не подходи» в адрес Виктории становится у девочки буквально написан на лбу ее же рукой. Полина Цыганова, ставшая лауреаткой фестиваля «Зимний» за эту роль, в полной мере показала, что способна сыграть не только подростковый бунт, но и взрослую трагедию, в которой вопрос преступления и наказания и проблема отцов и детей волнует не только на уроке литературы. А Елизавета Боярская пугающе точно воплощает образ матери на грани нервного срыва от давящих со всех сторон обязательств и возможности потерять уже собственную дочь.

Действие на экране строится на цепляющих восприятие контрастах. Эстетичность кадров, любой из которых выглядит как произведение искусства, наполнена смыслами и оттеняет безобразие происходящего на них. Громкое заявление, которое пошатнет порядок вещей, казавшийся нерушимым, и подтолкнет людей к действиям или размышлениям, прозвучит тише взмаха крыла бабочки. Взятая наконец с собой сменная обувь, за отсутствие которой ругали Алису в начале истории, станет деталью, с которой начнется, возможно, самый яркий и громкий выпад против системы в ее жизни. К слову, он тоже пройдет в полной тишине для героев и под гимн всех трудных подростков, песню «Месяц» белорусской исполнительницы Palina, для зрителей. И эта сцена обязана войти в историю как одна из самых красивых в кинематографе. А серьги, которые Виктория весьма прохладно приняла в подарок от Алисы в начале истории, она наденет в финале, когда открыто и однозначно встанет на сторону дочери.

Резюмируя, кинокартина «110» — однозначно один из лучших фильмов этого года. Это история, о которой хочется рассказать, но не хочется пространно и много говорить. Подобно героине, после просмотра зритель на время теряет дар речи, но обретает возможность размышлять. Это не тот фильм, после которого ты красиво закуришь, примерив маску задумчивости. Это фильм, после которого ты просидишь в зале до конца титров — не для того, чтобы увидеть сцену после них, а потому, что не сможешь оторвать расфокусированного от ухода в собственные мысли взгляда от экрана.