Свобода слова — неотъемлемое право любого человека. Свобода не только слова, сказанного шепотом на кухне или проскользнувшего в твите, но и громкого, звучного сценического высказывания. Как же так вышло, что на российской и западноевропейской театральной сцене за драматургом, режиссером, актером незримым чертом всегда следует цензура, готовая опустить занавес на неугодной фразе?

Есть версия, что театр невозможно цензурировать в полной мере — слишком много зависит иногда от интонаций, жеста или даже незначительных деталей костюма. Тем не менее, цензура была всегда. Впервые ее ввели еще в Афинах, в театре Диониса: Платон в десятой книге «Республики» выносит в свет предложение о губительности чрезмерно яркого чувства на сцене, ибо, по его словам, именно тогда «Лучшая по своей природе сторона нашей души ослабляет тогда свой надзор за этим плачущимся началом и при зрелище чужих страстей считает, что ее нисколько не позорит, когда другой человек хотя и притязает на добродетель, однако неподобающим образом выражает свое горе». Это было лишь предложение, но оно было продиктовано общественным мнением, и решение не заставило себя ждать — было обнародовано несколько декретов, контролирующих содержание пьес. Под ужас попали прежде всего комедии, были запрещены нападки на конкретные политические фигуры. Таким образом, мы сталкиваемся с первым проявлением политической цензуры и оно, как и прочее, представляет собой крайне амбивалентное явление: с ограничениями пришла хитрая изощренность авторов, которая позволила бы эзоповым языком выразить на сцене то, что законодательно не дозволено, что в свою очередь привело к подъёму драматургического языка комедий.

Опустим парадоксы европейского театра позднего времени, отметим лишь то, что после упадка Средних веков, в Ренессансе, с театра будто спали всевозможные оковы. Цензура была слабой, крайние меры, такие как запрет спектакля, применялись крайне редко, особенно в Италии. И жонглирование запретами в Англии 16-17 веков тоже стоит опустить. Отметим только беспрецедентный случай абсолютного запрета театров в период правления Оливера Кромвеля, хотя и тогда находились смельчаки, которые продолжали читать пьесы и исполнять их в закутках магазинов и тавернах. В 1660 году вечерний Лондон вновь расцвел театрами, но свобода длилась недолго: был восстановлен закон о предварительной цензуре пьес, запрещавший касаться политики и государственных персон.

В 19-м веке наблюдается запрет отдельных пьес по всей Европе («Тартюф» Мольера, «Магомет» Вольтера — во Франции, «Минна фон Барнхельм» Лессинга), но от конкретных законов монархов удерживало влияние самых обеспеченных слоев общества, а по совместительству заядлых театралов.

Что же происходило в России? Узаконенная, как предварительная, так и карательная цензура возникла в начале 19-го века, когда появились цензурные уставы, распространившиеся в том числе и на театр. Известно, что во время ужесточения цензуры в николаевские времена был принят запрет о каком-либо упоминании государственных деятелей со сцены: как царей так и вельмож. Также уделялось внимание и темам пьес, они должны были соответствовать нравственным канонам времени. Достаточно сказать, что адюльтер не допускался на сцену; женщина береглась особенно и любые, даже косвенно безнравственные суждения о ней не допускались на сцену.

Драму «Маскарад» М.Ю. Лермонтов переписывал несколько раз, но она так и не увидела свет при жизни поэта (как писал сам автор о причинах запрета: пьеса «не могла быть представлена по причине (как мне сказали) слишком резких страстей и характеров и также потому, что в ней добродетель недостаточно награждена»). Только в 1842 году она была опубликована в искалеченном виде своей последней редакции. Через десять лет публике представили лишь несколько сцен, а годы спустя, уже после смерти Николая I, ее поставили «без купюр».

«Горе от ума» А.С. Грибоедова даже после множества редакций не была допущена до сцены — попытка поставить комедию на сцене театрального училища в Петербурге сорвалась по велению генерала Милорадовича, губернатора столицы: нельзя было играть пьесу, не дозволенную цензурой. Пьеса разлеталась в виде рукописей, и только в эпоху реформ полная версия текста была опубликована.

После смерти Николая I и до революции цензура носила спорадический характер, но одно известно — пресекались все высказывания политического характера, которые могли бы вызвать чрезмерно бурную реакцию зала.

В 1876 году М.Н. Ермолова исполнила роль Лауренсии в пьесе «Овечий источник» Лопе де Вега. Вполне благоразумный классический текст начала семнадцатого века, да и год на дворе лишь 1876 — до революций ещё почти двадцать лет. Только предвестники будущих перемен уже носились в воздухе, волновали народные умы. В третьем акте Лауренсия с распущенными волосами и безумными глазами читает монолог:

Когда отец Лауренсии ответил на ее призыв: «Иду на лютого тирана!» — это был конец. Зал взорвался слезами, крики «браво» смешались с революционными возгласами.
Вскоре пьесу убрали из репертуара.

И это лишь один пример, существует множество прочих, например, бурная реакция монархически настроенной публики на монолог Бориса Годунова на сцене Александринского театра и в 1906 году, и в 1917 году.

Возможно, первым, что приходит на ум при слове «цензура» — жесточайшие советские ограничения. Вспомним несколько наиболее ярких эпизодов.

Расстрел Мейерхольда, обстоятельства для которого всё ещё остаются загадочными. В 1938 году театр Мейерхольда был закрыт за «эстетство и формализм», что легко можно понимать под несоответствием партийному взгляду на искусство. После режиссёр служит в Оперном Театре К.С. Станиславского, а в 1939 году он арестован. Что это, если не попытка убрать неугодного руководству свободного художника?

Настоящая война развернулась вокруг пьес Михаила Булгакова. «Бег» был запрещен к постановке. Снята с репертуара «Зойкина квартира» и «Багровый остров». Репетировавшаяся в Художественном театре почти пять лет «Кабала святош» также была снята после двух представлений.

И множество других имен: Островский, Мережковский, Маяковский, Эрдман, Любимов... Те, кого мы считаем классиками, беспрестанно сталкивались с запретами и отказами.

Мы живем в свободном мире, и ситуация иная — нет ни Третьей Канцелярии, ни Политбюро, хотя не обходится без иногда комических эпизодов, когда по совершенно разным, иногда абсурдным в 21 веке причинам спектакль не может увидеть свет.

Цензура в любом ее проявлении ограничивает актуальность театра. Ф. Кони, российский литературный деятель и театральный критик, еще в середине 19-го века писал: «Наша жизнь гражданская тесно связана с административной, и не всех ее пружин можно касаться в драме». Он понимал это тогда так же явно, как мы сейчас. Мы не можем игнорировать политическую ситуацию в стране даже когда нам кажется, что нас ничего не касается. Возможно, это и так на бытовом уровне, но в театре — нет, ведь художник всегда чуток к колебаниям воздуха вокруг и едва ли может игнорировать их в своем искусстве.

Этим текстом мы хотели напомнить, что от цензуры страдают все, но приписывать ее бичу современной власти необязательно — цензура существовала при любой власти.

Да и от новости о проверке театров на соответствие стратегии национальной безопасности мы никуда убежать не могли.