Когда прошла новость о том, что Жора Крыжовников собирается снимать «Преступление и Наказание», перенеся действие в 90-е годы, просвещенная общественность возмутилась: как так, Достоевского — и в 90-е?! А мне сразу вспомнились два очень разных произведения: рок-опера «Преступление и Наказание» от театра Россия и фильм Романа Качанова «Даун Хаус». Оба по Достоевскому, оба в 90-х, и если рок-опера, безусловно, является трагедией, в которой, несмотря на смену окружения и обстоятельств, сохраняется ключевой вопрос романа, то «Даун Хаус» — это в первую очередь комедия абсурда, в которой за черными, довольно низменными, но иррационально смешными шутками прячутся беда и боль. Странное сочетание — но точнее «Даун Хаус» не описать. Его вообще не описать, потому что каждый увидит в нем свое, — а иной и не увидит, выключит на пятой минуте, наречет чернухой и мусором… а меж тем «Даун Хаус» — это прекрасный образец культуры своего времени. Вышедший в 2001-м году, он снимался на рубеже веков, когда идея в российском кино была во главе стола, а свобода достигла своего пика. Да, тот период подарил нам немало странного, — но фильмы Качанова и Охлобыстина, определенно будучи тоже странными, тем не менее были исключительно прекрасны. Как поколение наших родителей способно на любой случай вспомнить цитату из фильмов Гайдая, поколение детей девяностых моментально вспомнит как минимум про суслика, который есть. Да, это из другого фильма (и он не менее прекрасен, я искренне рекомендую вам к просмотру ДМБ, если вы еще не), но «сказочную» цитату из «Даун Хауса» я не хочу приводить в силу соображений порядочности. Вы и так ее знаете. Картинка, как говорится, со звуком:

И таких цитат там сильно больше одной. И не раз и не два зритель посмеется – от безумия ли происходящего или тонкой игры слов, неважно. Скорее первое. Мне думается, что назвать «Даун Хаус» тонким сложно. Как и изысканным. Это прямая, как рельса, очень черная комедия, обыгрывающая беды и пороки самого странного периода нашей истории цитатами из классики — и все же за шутками на грани фола, строчками, разошедшимися на мемы и цитаты, за абсурдом происходящего скрывается та самая достоевская трагедия.

Это все еще Настасья Филипповна, использованная, растленная и выброшенная на обочину Тоцким. Это все еще князь Мышкин, не от мира сего, желающий спасти заблудшую душу. Это все еще Парфен Рогожин, не вышедший рожей для местного высшего общества. И закончится все, конечно, печально — здесь сценаристы от оригинала не отошли, а я, соответственно, не спойлерю. Но нестандартное прочтение дарит старой, как мир, истории новую жизнь — и вот уже Мышкин становится программистом, Рогожин выглядит как Охлобыстин в гипсе и с чемоданом долларов, юную Настасью Филипповну, недолго думая, заманивают в машину конфетами «Маска», а в роли Тоцкого — Артемий Троицкий, которому Настасья Филипповна, уже взрослая, будет вменять в вину растление несовершеннолетней гражданки Украины и лишение оной девственности под Pink Floyd, именно в этих формулировках. И это, на мой вкус, тот самый случай, когда совершенно точно нельзя сказать, что книга лучше — просто потому что это не экранизация, это что-то совершенно новое. Исключительно свое. И жюри Кинотавра 2001-го года, присудившее фильму спецприз «За поиск нового киноязыка», очевидно, со мной солидарно.