КИНО

На заре иного века в гуще смыслов и идей как поверить в человека, как уверовать в людей?

Не важно то, что вас нечаянно задели,
Не важно то, что вы совсем не из задир,
А важно то, что в мире есть еще дуэли,
На коих держится непрочный этот мир.
В русской литературе дуэль часто становится поворотным событием в судьбе героев, но редко заканчивается хорошо. Онегин, сам того не желая, убивает Ленского, Печорин хладнокровно убивает Грушницкого, на дуэли погибает тихий и влюбленный Ромашов из «Поединка» Куприна.

Дуэль Ивана Лаевского (Семен Шомин) и Николая фон Корена (Иван Стебунов) отличается от других. Столкновение псевдо-«лишнего человека» и псевдо-сверхчеловека — это противостояние не только судеб, но и идей. Оно становится кульминационным сюжетным поворотом, который заставляет главного героя переосмыслить свое прошлое и настоящее и позволяет ему «воскреснуть», изменить свою жизнь до неузнаваемости.
«Дуэль», пожалуй, самая гуманистическая, самая добрая по отношению к человеку повесть Чехова. В ней проявляется несвойственный другим его произведениям оптимизм, удивительное доверие к человеку и вера в возможность изменить свою жизнь к лучшему. Это ощущение неуверенной, но искренней надежды и передала в своем спектакле режиссер Лейла Абу-аль-Кишек.

К счастью, угроза «современного» прочтения Чехова, заявленная в афише, исполнена не была. Спектакль получился утонченно-классическим, с минималистичной сценографией, со свежими летними костюмами (белеющими на фоне темной сцены жилетами, воздушными платьями и легкими шляпками), с ощущением давящей и доводящей до белого каления духоты маленького приморского города. Декорации состояли в основном из длинных тяжелых столов, которые периодически становились кроватью или пирсом у воды, и грязно-желтого «холма», который немного одиноко и кустарно разрезал пространство в углу сцены.
Относительная минималистичность в сценографии соотносится с минимализмом на метафорическом уровне: и жужжащая над ухом муха-совесть, и монотонно капающая вода, и спрятанная за раздвижными дверьми арьерсцена, которая то становится сценой воображения главного героя, то инфернальным пространством, с демонизированным фон Кореном в роли голоса совести и упрека. Метафорично и музыкально-поэтическое сопровождение спектакля: лейтмотивом, передающим отчаяние запутавшейся в своих любовных похождениях Надежды Федоровны, становятся песня «Крутится-вертится шар голубой» и романс «В лунном сиянье», а отражением авторско-режиссерской идеи становится сочиненное для спектакля стихотворение: «На заре иного века в гуще смыслов и идей как поверить в человека, как уверовать в людей?»
Чехова упрекали в том, что в этой повести герои у него плоские, что он сделал их не живыми, а людьми-идеями, и что он сам им не верит. Как бы то ни было, во время спектакля веришь всему: слабому и эгоистичному, но в то же время человечному Лаевскому, Надежде Федоровне, страдающей от собственных ошибок, добродушному Самойленко и несгибаемому в своих убеждениях фон Корену. И, что важнее, веришь в возможность человека превратить свою душу из навязчивой мухи в прекрасную бабочку, даже если для этого придется вызвать самого себя на дуэль.
Текст: Надежда Тарасова
Фото: Екатерина Христова