«Если ты не делаешь свою работу честно, нет в этом джаза — нахер такую работу»

— Актер в СССР прикреплялся к киностудии. У него была прогнозируемая ставка и, возможно, работа в кино. Сейчас же, скажем так, демократия, и это замечательно, потому что она дает актеру свободу выбора. Раньше такого не было: ты либо работаешь и молчишь, либо не снимаешься в кино и сидишь в театре. Сегодня ты можешь быть скандальной личностью, которую все равно позовут сниматься. Приходят молодые режиссеры, которым дают зеленый свет и не наступают на горло кастингам. Конечно, есть крупные проекты, куда зовут звезд, но для большинства такого правила нет.

— Пассаж не совсем правильный, потому что в советском прошлом снималось очень много кино. До нас дошли единицы. В основном это была если не пропаганда, то какая-то ставленническая история. Нам нужно снять про производство ударников, чтобы главный герой был исключительно колхозником. Есть даже шутка знаменитая из Comedy Woman: «Вот, Семен, мы с тобой поднакопим и через 20 лет купим шкаф». Такого было очень много, но и сейчас хватает фастфуда, который умирает вместе со злободневностью. Хотя есть замечательные примеры, как тот же «Слово пацана». Как бы его ни ругали или хвалили, в любом случае эта история отзывается у нашего человека.

— Сериал посмотрели не только те, кто жили в 80-х. Я родился в 96-ом году и вырос в Кропоткине, который окружен тремя зонами: женской, мужской и колонией для несовершеннолетних. Уже в детстве мы «мурчали по понятиям», поэтому история «Слова пацана» трогает и сейчас.

— Это намеренная яркая провокация, когда режиссер не хочет показаться обычным. Он мастер-провокатор. «Я сейчас такое сниму», и неважно про что: убийство, мать-одиночку или наркоманов. Он не видит в этом надежды и давит безнадегой. Сейчас, к счастью и к сожалению, это не так.

— Чистая чернуха, но мне не грустно, что я попробовался в такой роли. Это был очень интересный опыт.

— Раньше в молодом кино было высказывание. После просмотра «Аутло» я не знал, что сказать режиссеру и сидел в осадке: «Ну, здесь есть энергия». Сейчас, к большому сожалению, этого нет. Приходят либо мшковцы [Московская школа кино — прим. ред.] с готовыми шаблонами, либо вгиковцы. У них разные подходы. Мшкшники делают продюсерское кино — это абсолютно механизированный процесс. Они хотят, чтобы их купили. А мне кажется, что для художника это разные градации. Но именно благодаря продюсерам сегодня появились жанровые истории, которые нашли своего зрителя и стали продаваться — это круто.

— В МШК нет знаменитого вгиковского маринада. Они более приспособлены к жизни за дверьми своего учебного заведения. Вгиковцы больше похожи на котят. Их воспитывали те самые монстры, которые учили их учителей. Они приходят с этим романтизмом в профессию и понимают, что все обстоит совсем не так.

— Я не могу сказать, что в МШК троечники. Они прагматично подходят к делу и не играются в гениев. Это скорее прагматики против романтиков.

— Я себе не изменяю и еще три года назад считал, что в кино должна быть цензура. Не как в Советском союзе с комитетом чиновников, а с гильдией продюсеров или худсоветом. Скорее всего, я не прав и меня закидают помидорами. Мораль для всех разная: то, что морально для меня, может быть аморально для вас. До общих законов и правил никогда не дойдут.

— Вот четкая формулировка: орган должен быть, когда используются государственные деньги. Если ты снимаешь за свой счет — пожалуйста, делай, что хочешь. Об этом говорит и Женя BadComedian, с которым я во многом не согласен. Но при использовании денег налогоплательщиков должен быть большой комитет из продюсеров и режиссеров, которые одобряют или не одобряют проект, а потом следят за его исполнением.

— Ну, вы посмотрите, что он спонсирует. А потом: «Очевидно, опыт не удался».

— Не совсем с этим согласен, потому что вышел фильм «Мастер и Маргарита», у которого практически не было рекламы по определенным причинам. Однако он получил свой миллиард и окупился, при этом используя только сарафанное радио и интернет-ресурс. Моя мама даже была не в курсе, что вышел такой фильм.

— Это баланс между формой и высказыванием. Хант — это молодое высказывание, которое еще не сформировалось окончально. Я не в восторге от Ханта, но это яркий пример молодого режиссера-вгиковца. Могу судить только по «Витьке Чесноку», потому что у Ханта я ничего больше не посмотрел. Блестящий Найшуллер — пример красивой формы высказывания. Не знаю, он ли придумал снимать от первого лица, но я на днях даже пересматривал его «Хардкор». Кантемир Балагов, пожалуй, исключение, потому что фильм «Дылда» — это красивое и нежное высказывание, не лишенное таланта.
Но редко бывает, когда молодой человек до 35 лет умеет красиво балансировать. Хотя самые яркие новаторы — это же всегда молодые люди, которые изобретают новые формы. Они двигатели процесса, и я не говорю, что они плохие режиссеры. Такие меняют кино: у них крадут старики или они у стариков. Это такой круговорот воровства, в котором выигрывают только зрители.

— Все зависит от режиссера. Если мы понимаем, чего хочет режиссер, то легко сложить лапки и довериться ему.

— Конечно, иногда это специальная провокация, как в «Караморе», где Даня дал волю моей петрушечности и яркости, которая была во мне изначально. Он прекрасно знал, что и как надо делать. Но в нашей киноиндустрии сложилась другая история: ты можешь прийти на площадку и не понимать, кто перед тобой стоит. У меня нет опыта, чтобы взять и срежиссировать себе роль. А у тех, кто снимается дольше — есть. Почему наших актеров очень часто ругают, что они из роли в роль такие одинаковые? Да вот именно поэтому, черт возьми, что режиссер сам не знает, чего хочет.
Многие научились ремеслу саморежиссуры — это просто выгодно, чтобы иметь свой почерк. Есть великолепный артист Роман Мадянов [фильмы «Левиафан», «Зулейха открывает глаза», «СуперБобровы» — прим. ред.], которого почему-то редко вспоминают в топах. Я понимаю, почему он работает везде одинаково: либо зовут на такие роли, либо перед ним режиссер, который не знает, как его использовать. Но актер великий и настоящий.

— Это была и «Этерна», и еще один проект. Вот я и ответил на ваш вопрос — распространено ли это. Сейчас я согласился на один проект, где мне нашептали, что мой персонаж выйдет на главные роли. Но я уже согласился, чтобы либо разувериться окончательно, либо поверить в человечество (смеется).

— Второстепенные герои чаще интереснее, но надо уметь работать и с главными. Но гоняться за ними точно не стоит. Я, если честно, даже боюсь их брать. Если представить график, все мои герои — это определенный градус. Я могу в багаже этой роли переключить одну-две краски. А главная роль — это вектор. Когда тебе и режиссеру нужно понимать, где добавить эмоций в персонажа, а где этого делать не надо.
У меня дважды был опыт в полных метрах: «Мертвые ласточки» по молодости и сейчас «Черный замок» в Беларуси по одноименному произведению. Режиссер меня позвал практически без проб. Он посмотрел «Карамору» и решил, что я с чего-то вдруг талантливый актер.

— У каждого актера есть свой подход. Кто-то бьет себя в грудь и говорит, что он самый гениальный и талантливый. Я знаю яркие примеры, когда такая непробиваемая глупость и тупость актерская в своем величии помогает в это [величие] поверить. А есть люди, которым это очень сильно мешает. У меня есть замечательный друг, мой однокурсник. Он сейчас в зоне боевых действий. Это был самый интересный человек на нашем курсе. Я уверен, что если бы не его острое восприятие своей экзистенциальной ничтожности, то он был бы наравне с такими артистами, как Филимонов или Ткачук. Надеюсь, с ним все будет хорошо, он вернется и даст нам всем прикурить.
Для меня это зона комфорта. У меня есть такая неприятная черта: как только появляется какая-то ранка, то она долго не заживает, потому что я ее постоянно сдираю. Хотя, казалось бы, зачем? Потом же в крови все. Но мы это делаем, потому что нам приятно. Это своего рода онанизм.

— Здесь важно проводить черту между самолюбием и самолюбованием. Эти два понятия очень часто путают. Самолюбие — не бросить бычок, не сказать плохо про своего коллегу или визави. Это самоуважение. А самолюбование — скорее карт-бланш на бесстыжесть.Тщеславие — это про самолюбование.

— Мне здесь даже добавить нечего. Это один из моих любимых тезисов. Мы с Софией [София Набока — режиссер и оператор, жена Евгения — прим. ред.] недавно обсуждали актерский челлендж в Instagram*. Я считаю, что это абсолютная глупость, но смешно. Актеры в сториз говорят: «Друзья, сегодня меня снова не утвердили», — и так несколько раз подряд. И Софи говорит: «Да, какая у вас ужасная профессия. Хотя, с другой стороны, и у нас тоже. Это же наша прихоть. А где бы мы были, если бы не наша прихоть?» Тщеславие — это тоже своего рода поводок, который тянет нашу прихоть.

— Надо напомнить о себе лишний раз и показать свою «ироничность». Но мне кажется, что это так не работает. Я вообще не верю в тусовки. Это не относится к сторис, потому что как раз с помощью своего Instagram* я имею то, что имею. Но у меня был другой подход: я писал стишки, потом выпустил визитку. Не нужно ходить на тусовки — это точно. Там вы ничего, кроме вредных привычек, в том числе наркомании, не подхватите.

— Это все херня. У меня был опыт, когда я мог выбраться куда-то с Софией и Полиной [Набока]. Ну, познакомился с парой режиссеров, выпил с ними — и что дальше? Хотя казалось бы, берите, я к вам со скидкой пойду (смеется). Или бесплатно, если это какой-то некоммерческий проект. Я недавно на Мосфильме встретил своих любимых Кравчуков, к которым я очень уважительно отношусь. Это сыновья Андрея Кравчука. Они умные ребята, копающиеся, немножко играющиеся в гениев, но по-настоящему. И что, позвали?

— Если бы я набирал курс, то не брал бы неудавшихся актеров учить студентов. Потому что они, начитавшись литературы или насмотревшись гениев, считают свой метод исключительно верным.
Из-за одного конкретного педагога я хотел забрать документы из вуза. Но кому-то психологическое давление помогает, а кому-то нет. Я верил в этот подход и пытался ему соответствовать. Иногда даже получалось. Но однажды мы делали комедию, и я не мог быть ярким, потому что поверил в этот психологизм. У нас была стычка за стычкой. В какой-то момент я поверил в ее слова, и «Мертвые ласточки» выпали именно на этот период. Там видно, насколько у меня зажата челюсть, какое масочное лицо. Я просто боялся шевельнуться.

— Мама отдала меня на подготовительные курсы в краснодарский кулек [Краснодарский государственный институт культуры — прим. ред.]. К нам приходили артисты и честно говорили, на какие 7 тысяч живут. И что те, кто уехал в Москву, приехал обратно, и у них ничего не получилось. Даже если ты приедешь в Москву и останешься, будешь работать не за 7 тысяч, а за 30. Для Москвы это то же самое, что и 7 тысяч рублей в Краснодаре. Даже во время учебы во ВГИКе мы смотрели на талантливых, действительно хороших актеров, у которых просто не получается. Они задвинут любого современного молодого актера, который почему-то стал популярным.

— Везение — это попасть один раз в проект. Везение — после этого чуть-чуть закрепиться. Вот сейчас у ребят из «Слова пацана» волна новых проектов. Там есть действительно хорошие молодые артисты. Сейчас выйдут проекты вместе с ними, и потом профессиональные люди посмотрят, что эти ребята из себя представляют. Формула такая: везение помноженное на мастерство.

— Никита — это такое же исключение, как когда-то был Джигурда. Есть актеры, которые умеют делать себе крутой и мощный пиар. Если тебя обсуждает Comedy Club, когда тебя даже в зале нет — ты на вершине медийного признания. Никите за такое только респект. Любой пиар — это пиар, даже черный. Если его продолжают звать в кино, значит, есть за что.

— Деньги здесь никакой роли не играют. Я всегда боялся рутины, а театр — это рутинное занятие. Тебя ставят в условия, когда ты «должен». На съемках в кино ты знаешь, сколько будешь задействован — после этого, пожалуйста, до свидания. Если честно себе отвечать на этот вопрос, то мне даже страшно репетировать.
Но я вам признаюсь, что пробовался в театр. Сейчас выйдет постановка «Сильва» в Ермоловой. Девчонки сказали: «Давай, это же легкий заход в театр, потому что это оперетта, а ты почти поющий». Я поддался на их провокацию и отправил свою видеовизитку. Мне сразу звонок от помощника Олега Евгеньевича: «Срочно присылай, как ты поешь». Я спросил, как они хотят, чтобы я пел. Открываю сообщение — а там ля-диез [партия не для его голоса — прим. ред]. Ну, мы посмеялись, пошутили и сказали друг другу: «До следующего раза».

— В кино множество дублей, и плохие не войдут в финальную версию. Артист в театре может быть не в духе: поругаться с худруком, партнерами или расстроиться из-за задержки зарплаты. Но плюс в том, что он может сыграть сцену по-другому. Если он, конечно, талантливый артист (улыбается).

— Конечно, это вопрос вкусовщины. Я, наверное, имел в виду, что могу показать больше, чем на кастинге. Но это часть нашей профессии. Мы даже с Юрой Борисовым недавно говорили, что неважно, как ты в душе выкладываешься на 100%. Главное, чтобы ты из этих 100%, хотя бы 50% мог показать на кастинге или во время съемки.
Недавно я очень хотел попасть в один проект. Я понимаю, что мне играть нечего — надо просто быть в обстоятельствах. Потом пришел на кастинг и обосрался так, как не случалось очень давно. Режиссер показался мне приятным только самому себе, помощник — тоже каким-то непонятным. Все начинает сыпаться, и в моменте я не могу собраться. А нужно это уметь, потому что второй шанс выпадает крайне редко.

— Я большой фанат мюзиклов Эндрю Уэббера и бродвейских постановок. На волне выхода «Этерны» и «Караморы» ко мне подошли продюсеры и предложили «Атлантиду». Позже я узнал, что за этот проект раньше никто никогда не брался, потому что все его считали мертворожденным. Это не планировалось как полноценный мюзикл — просто открытый показ для лояльного зрителя. За три месяца я пытался с помощью Сережи Смолина научиться сценическому пению, но это за такой срок это не делается. И получилось… жидко, что сказать.

— У меня подход такой: либо хорошо, либо никак. Особенно, если это не касается вопроса твоей выживаемости, когда нужно сняться в проекте, потому что нет денег. Я могу наступить себе на горло, хотя у меня нет ролей, где я играл объективно плохо. «Анархист» — это исключительно благодарность Сереже. Но у меня роль не вокалиста, а продюсера.
Я считаю так: если ты хочешь новый навык, найди зерно желания. У меня был опыт в музыкальной школе на пианино, но я играл не по нотам. Сейчас, если у меня есть свободный день, могу 12 часов просидеть за инструментом, чтобы выиграть один пассаж. Когда ты начинаешь сочинять сам, то познаешь инструмент. Я хочу сделать музыкальную постановку на основе анекдота про Неуловимого Джо. Написал уже несколько неплохих, по меркам русского мюзикла, партий.

— Я поймал себя на мысли, что мне был важен хороший результат, а не подход к работе. А это, мне кажется, уже смерть. Мне правда было очень интересно поговорить с криминологом. Пусть и подкаст не получился: мы скакали с темы на тему, забывая их закрывать. С девочками было из разряда «ну, давайте попробуем». Позвать Рому было фанатским пожеланием. Но если ты не делаешь свою работу честно и тебя это не трогает, не будоражит, нет в этом джаза — нахер такую работу.
Я не отрицаю, что завтра проснусь и пойду говорить с мусорщиком. Может быть, еще вернусь с подкастами. Но когда я начинал свой, еще не было такой огромной волны. Сейчас каждая собака зовет другую на подкаст.

— Я шел на поводу своей тщеславности. Я никогда и не хотел по-настоящему выпустить сборник. У меня талантливое веселье и не больше. Кому кроме меня нужно, чтобы сборник стоял на полке?
Сейчас аудитория сократилась в 5-6 раз, потому что прошла волна популярности. Все проекты рабочие и серые. Конечно, когда эта волна повторится, я уже не буду как ребенок вестись на дешевую внимательность и показывание себя со всех сторон, в том числе и глупых.

— Пару лет назад я бы сказал: «Да, заверните два». Сейчас я смотрю на актеров, своих коллег, у которых есть всероссийская слава. Они от нее очень устали. Я сначала думал, что все эти кепки и очки из разряда «посмотрите, какая я звезда». Но в этом есть необходимость. Когда проходит звездная болезнь, такая популярность не доставляет никакого удовольствия.
От их известности у меня была маленькая волна, и я уже поплыл. Если сейчас все повторится, то я к этому абсолютно здраво и спокойно отнесусь. Но приятно, когда подходят, узнают, фоткаются.

— Меня не волновало их мнение о том, как я сыграл. И сейчас не волнует. У меня мама, что бы ни вышло, всегда смотрит отзывы на мою игру в фильме. Но мне никогда не было даже интересно.

— Губерман с его «Гариками на каждый день» и Рыжий. Хотя у Рыжего, казалось бы, много банальных вещей, но такие жемчужины находятся. Вообще поэт не должен писать каждое произведение гениально. Если наберется десять хороших стихов, которые тебя по-настоящему трогают, — это настоящий поэт. Цветаева и Ахматова — два великих поэта, но по изощренности формы мне ближе Цветаева.
Есенина не люблю, хотя в детстве после сериала с Сергеем Витальевичем Безруковым я влюбился в этого поэта. В шесть лет читал «Сыпь, гармоника! Скука…Скука » на камеру маме, и все умилялись, когда из уст ребенка звучало «Пей со мной, паршивая сука».

— У меня почему-то сразу родилось «Он пытался» или «Он ленился». Это две крайности одной и той же сущности.

— Выбрал бы свое стихотворение (смеется):

Не утони, друг, в оптимизме;
Талант бывает так ветвист...
В любом порядочном артисте
Живет активный онанист.