Что, если…?

Знакомы ли вы с Голиафом из Гефа? Ну, с тем, который, гуляя по дороге, относит жуков на обочину, чтобы их не раздавили, — чудак! Еще он любит животных, бережно относится к бумажной работе и твердит, что он хороший администратор. Что? Какой другой Голиаф? Огромный и страшный воин из войска филистимлян, чья фигура устрашает окружающих? Нет, вы что-то путаете. Не может быть, наверное, вы никогда не встречались с ним лично, а только видели издалека. Тогда он действительно может показаться опасным. Но это неправда — на самом деле, он добрее, чем князь Мышкин.

Когда-то в детстве у меня была маленькая «Детская Библия», и там была история про то, как юный отрок Давид с Божьей помощью одолел гигантского и свирепого Голиафа. Голиаф был одет в броню, носил огромное копье и щит, а Давид выступил против него с одной пращей: «Ты идешь против меня с мечом, копьем и щитом, а я иду против тебя во имя Господа». Благодаря этому сражению израильтяне победили филистимлян и спаслись от рабства. В библейском мифе фигура Голиафа заключала в себе вполне конкретную мораль — любая, даже самая великая сила обречена без поддержки Бога.

В постановке Александра Золотовицкого история про одного из древнейших антагонистов мировой культуры стала задумчивой и текучей, как река. Фокус повествования смещается с Давида на его противника, а сам Голиаф из кровожадной машины для убийств превращается в тихого и мирного, немного неловкого и как будто стесняющегося своего гигантского роста человека. Он везде носит с собой камешек-гальку и комнатное растение, периодически «выпадает» из реальности и уносится в мир мечтаний и снов. А его музыкальная тема — гармоничная и медитативная песня «Perfect Day» — задумчиво следует за ним по пятам от его письменного стола до той скалы, где он вынужденно погибает: «Just a perfect day drink sangria in the park and then later, when it gets dark, we’ll go home».

Голиаф — не активный участник, а скорее созерцатель этого мира, посланный устрашать войско израильтян лишь волею судеб или богов, или Бога, или просто из-за амбиций его начальника, чудака-капитана. Сам он живет в гармонии с миром и не хочет никого убивать — и это самая главная мысль, которую он пытается донести до окружающих. И его финальная битва — не эпическое сражение добра со злом, ведь здесь нет плохих и хороших, есть просто люди по разные стороны баррикад. И сам Давид — не отважный герой, который уверенно выступает против вооруженного до зубов великана, потому что знает, что Бог поможет ему. Нет, Давид — испуганный мальчик, которого израильтяне отправили против страшного воина, надеясь на то, что раз Бог спасал его раньше, значит, спасет и сейчас. Их битва обречена из-за тотальной невозможности понять и принять друг друга, несмотря на то что Давид в каком-то смысле похож на Голиафа — он тоже зачем-то постоянно таскает с собой никому не нужный камешек. «Что это?». «Галька». «Зачем?». «Просто галька». Но если Голиаф из своей гальки строит башенки, то галька Давида становится орудием убийства — страшного греха, который невозможно оправдать, даже если оно было совершено ради спасения своего народа.

Минимализм декораций и музыкального сопровождения помогает вывести историю из архаического прошлого на более обобщенный, общечеловеческий уровень. О том, что это история из далекого прошлого, мы вспоминаем только в конце, когда Голиаф предсказывает события всего Ветхого Завета, становясь пророком несмотря на свою формальную принадлежность к врагам израильтян.

Такое переворачивание канона, полное переосмысление образа антагониста похоже на то, как Том Стоппард в пьесе «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» переписывает шекспировского «Гамлета», перемещая фокус внимания с Гамлета на второстепенных персонажей и рассказывая историю с их перспективы. У читателей Шекспира их судьба не вызывала сочувствия — эти неприятные герои выполнили свою функцию, и их просто вывели из повествования самым эффективным способом. Но у Стоппарда Розенкранц и Гильденстерн из сюжетных функций превращаются в чувствующих и думающих людей, чья жизнь трагически прерывается из-за ухищрений Гамлета. Так и Голиаф у Золотовицкого перестает быть одномерным злодеем, становясь Человеком. Человеком, который не хотел никого убивать. Который прятал в карманах никому не нужный камешек. Который не смог избежать судьбы и покорно стал ее жертвой.