Кто такой Вадик?

Осенняя премьера спектакля «Катапульта» в постановке Семёна Серзина неуловимо, но как-то неизбежно напоминает другую работу того же «Невидимого театра» — моноспектакль «Друг мой». И дело даже не в белорусскости обоих драматургов или Олеге Рязанцеве, который играет главную роль и там, и тут. Просто в обоих случаях на сцене смешиваются общее чувство потерянности и светлая вера в людей, а происходящие события не стремятся к мелодраматичности, но после себя оставляют ком в горле.

Главный герой «Катапульты» — трогательный неумеха-неудачник Вадик (Олег Рязанцев), у которого в жизни ничего не складывается то ли из-за сглаза и неясных негативных энергий, про которые ему сообщает приятель, то ли потому что он человек такой. Вадик — честный, наивный и какой-то слишком мягкий, поэтому мир достаточно заметно Вадика обижает. У него нет нормальной работы, зато есть напряженные отношения с (вроде как) бывшей женой Валей (Юлия Башорина), украденная где-то на улице металлическая урна и разбитая голова. Вадик — герой никулинского типажа «обнять и плакать», которого провидение могло бы наградить за непосредственность и добрые намерения, но в случае с «Катапультой» награды не выйдет.

Жена несколько раз с укором повторяет, что наш главный герой из тех людей, которые живут не для себя, а только для других. Валя не признает, что, кажется, в частности из-за этого Вадика и полюбила, но мы и так все понимаем. И все же она права — непутевый Вадик (у которого даже имя соответствующее, потому что он не Вадим, а самый настоящий потерянный Вадик) не умеет устраивать жизнь и не обладает той самой деловой хваткой. Но, как и его жене, этим Вадик зрителям и нравится. Или нет?

Вадик вызывает очень сложные чувства — впервые на сцене он появляется в неопрятной майке алкоголичке и с разбитым затылком и заявляется к Вале без работы, но зато с ворохом проблем. Какое уж тут сочувствие? Но уже очень скоро становится понятно, что главный герой вовсе не инфантильный и не злой, а просто немножко потерянный и в целом достаточно милый. На рациональном уровне его хочется осудить, но эмоционально главный герой со своими неумелыми попытками сделать как лучше неизбежно располагает к себе. Все, чем является Вадик, умещается в одном емком слове, которое использует его жена — ебобошенька. Оно «вроде, и матерное, но и ласковое какое-то». Сам же Вадик добавляет: «Пусть такой, но прости меня, Боженька». И правда хочется простить.

В анонсе спектакля авторы предполагают, что такой смешной и неустроенный знакомый, как Вадик, есть почти у каждого. Но, если честно, мне кажется, что вадикообразных людей становится все меньше. Окружающий мир напирает и требует от нас защищаться, обрастать доспехами, не помогать другим, если мы рискуем своим собственным благополучием, не верить на слово и мыслить практичными категориями. И, кажется, что это не так плохо, ведь благодаря отстраненности и некоторой лицемерности мы не позволяем, например, своей жизни оборваться так же трагично и жестоко, как оборвалась жизнь главного героя. Да и замуж за такого человека, как Вадик, не хотелось бы — он не может заработать даже на выпускной костюм для сына. И все же, рассуждая об этом, я чувствую горечь — ведь если бы все люди вокруг не обманывали и думали о других (ну, как Вадик) жить было бы приятнее и светлее.

И все же кажется, что действие спектакля могло бы происходить на соседней улице. Мир «Катапульты» в мелочах очень похож на настоящий — не приукрашенный, но и не испачканный сильнее, чем стоило бы. На основной сцене совсем мало декораций и основным объектом, привлекающим внимание, здесь как раз становится та самая урна, будто бы украденная художником (как и героем спектакля) с какой-то соседней улицы. Но помимо основной сцены есть и проекция из квартиры Вали — материальная и проработанная до мелочей, хоть мы и видим ее все лишь картинкой на стене, как будто бы подглядываем в окно или веб-камеру ноутбука. И немного безрадостные стены театра практически без отделки заметно контрастируют с теплым уютом квартиры, даже когда герои в ней препираются. Кажется, жизнь Вадика большую часть времени не так плоха — по крайней мере, он как будто почти ни о чем не жалеет.

Вадик рассказывает о том, что жизнь сначала виделась ему сверкающей каруселью в детском парке, но потом оказалась катапультой, которая выбросила его из этого мира красок и радости далеко на обочину. И все же Вадик чувствует эту жизнь во всей ее полноте: громко поет Элтона Джона, празднует свадьбу в оранжевом лимузине, таскает за собой бесполезную железную урну, потому что весьма своеобразно хочет помочь знакомой. Окружающие же Вадика люди явно существуют не на катапульте, но и не на карусели — им будто вообще к парку аттракционов приближаться страшновато, да и не надо, без этого обойдутся.

И все же честность и яркость чувств не спасают Вадика — но это не значит, что он был не прав. Скорее это все заставляет задуматься лишь о том, что смешных и неловких Вадиков стоит беречь и охранять, чтобы других не постигла та же участь. Потому что эти ебобошеньки — лучшие из всех нас.