Маша (Полина Гухман) растёт в буйные 90-е под крылом своего дяди, которого все называют Крёстным. Она дружит с парнями из боксёрской секции, которая лишь номинально боксёрская, а на деле — мародёрская банда в духе времени. Однако ей нет дела до того, что творится за её спиной. Она хочет стать певицей и поцеловать Серёжу (Максим Сапрыкин), и успешно добивается своего. С одной стороны — классическая история взросления, с другой – портрет эпохи без красных пиджаков и чемоданов с деньгами. В основном мы воспринимаем события вместе с главной героиней, это объясняет некоторую лёгкость и романтику повествования. В силу возраста Маша ничего не боится, она заливисто смеется, когда Крёстный (Максим Суханов) лопает воздушный шарик, очевидно не до конца осознавая, что сейчас может произойти что-то страшное.

Человеческому мозгу свойственно выстраивать стены, чтобы защитить хрупкую душу от потрясений. Так и здесь: Маша понимает, что Крестный не белый и пушистый, а криминальный авторитет, что боксёры из его секции готовы по одному её слову избить подростка, но не осознаёт опасность, количество насилия вокруг неё и, самое главное, – чем это насилие может обернуться. Рядом с ней так много боли, что она научилась справляться с ней по-своему. Она прячется в музыке. Джаз звучит всегда, она поёт о похоронах, и песня о простой плоской любви звучит как шутка, разлетаясь по кладбищу. Она поёт, когда сидит привязанная к стулу. И джаз звучит легко и радостно, в нём спасение и для героини, и для зрителей — нет такой раны, которую не обезболил бы Фред Астер. В последней сцене впервые она искренне счастлива, хоть вновь её счастье омрачено той ценой, которую пришлось за него заплатить. Её «сердце бьётся так сильно, что едва ли можно говорить», и непонятно, радость это или истерика. И, хотя можно предположить, что джаз — лишь ещё одна автобиографическая деталь, он удачно встраивается в повествование. В ревущие двадцатые, в век джаза, царило «ощущение распада былого миропорядка, словно бы взорванного войной», а также «испепеляющая жажда жить — сегодня, немедленно, здесь и сейчас». Ничем не напоминает анархическую свободу, о которой говорят, вспоминая 90-е? Такая взаимосвязь эпох ещё раз даёт понять, зачем же в качестве саундтрека был выбран саксофон и фортепиано, а не мрачные треки, соответствующие периоду.

Иногда прорываются сцены, которые Маша никак не могла наблюдать, о которых ей очевидно рассказали или она их додумала уже во взрослом возрасте, и в них без прикрас показаны самые тёмные стороны жизни. И, хотя и несколько разрушая сказочное представление о жизни, они органично выстраиваются в ряд с теми сценами, которые героиня видела своими глазами. Кажется, что именно осознание не только собственных воспоминаний, но и приобретённое во взрослом возрасте знание о прошлом привело к такому финалу.

«Маша» не претендует на документальность, скорее на точный эмоциональный портрет эпохи и автобиографичность (по заявлению режиссёра и сценариста Анастасии Пальчиковой, фильм — в определённой степени её автобиография, но какие конкретно события вымышлены, а какие реальны — неизвестно). Эта картина — размышление о поколении. Те, кто был подростком в 90-е, сейчас самое деятельное поколение, фактически определяющее траекторию настоящего развития мира, и важным оказывается рефлексировать о времени, искать корни нынешних проблем в прошлом.