Рыцарь. Моцарт. Пир.

Иногда появляются в истории такие личности, обращаться, взывать к которым люди не перестают веками. Слова их столь важны и проникновенны, что сложно поверить, что нас разделяют сотни лет. К таким личностям не зарастет народная тропа. Для нас главный претендент на роль вечного пророка беспрекословен – и в горе, и в радости, в болезни и в здравии мы всегда возвращаемся к Александру Сергеевичу Пушкину. В библиографии Солнца русской поэзии не так много драматических произведений, а цикл, три трагедии из которого и легли в основу новой премьеры Мастерской Фоменко, примечателен тем, что все пьесы в нем одноактовые. На их прочтение потребуется десять минут, но для их понимания не хватит и целой жизни.

Интересно, что спектакль Федора Малышева «Рыцарь. Моцарт. Пир» полон иммерсивных элементов. Начиная с того, что сцена находится в фойе. Сиденья зрительного зала, лестница, ведущая к выходу из театра, и окна с видом на Московскую набережную стали локациями действий, зрители же сидят посреди всех них на крутящихся креслах. Каждой истории выделена своя сторона. Когда один сюжет сменяется другим, мы слышим грустный напев и следуем за новым источником света. Актеры не взаимодействуют со зрителями, лишь иногда проходят от одного места к другому через зал, но, находясь внутри происходящего, ненароком чувствуешь себя безмолвной массовкой, будь это двор при герцоге, сбор ценителей скрипичной музыки или стол гуляк на чумном пире.

Сложно сказать, является ли какая-то история важнее других в спектакле, однако осмелюсь назвать «Пир» центральным, основополагающим сюжетом этого театрального альманаха. Обращение к классике всегда связано с надеждой, с просьбой об уроке, жить без которого больше невозможно. Неудивительно, что пьеса о чуме вновь стала необходимой. В ней Пушкин, не предаваясь строгости и догматизму, а скорее направляя в верную сторону, учит нас не терять веру, не поддаваться страху. Спектакль ни на йоту не отходит от оригинального текста и, под стать автору, не осуждает ни одного из собравшихся на пире. Много более важным вопросом для постановщика стали их души, а не мораль. Но как воплотить на сцене внутренний мир отчаянно пирующих? Напомнить, что наши «маленькие трагедии» остаются трагедиями даже во время чумы?

С заунывной песней Мэри, которая, по словам Председателя пира, как любая печальная мелодия в начале праздника, помогает веселиться еще безумнее, история переносится в мир «Скупого рыцаря», как и все действие вслед за актрисой переносится в новое пространство. Первым свой удручающий рассказ начинает Барон. Выходит к зрителям скупой отец под ужасающий грохот, держа в руках подрагивающий фонарь, неспособный вывести героя из окружающей темноты. Жадность и страсть к деньгам поработили его, завладели рассудком и лишили каких-либо душевных благ. Неспособный на любовь мужчина чахнет над своим златом и в почти похожей на предсмертную агонии сетует на нежелание оставлять свои сундуки без присмотра. Барон под старость лет остался при имени и состоянии, но потерял самое главное, самое ценное и священное. Он потерял своего сына. Молодой Альбер еле сводит концы с концами, стыдится своего вида при большом свете и ругает свихнувшегося отца, но никогда не может допустить и мысли о подлости, об убийстве. Парень не в лучшем положении, ему уже негде искать помощь, но его честь всегда остается при нем. Театральный этюд «Рыцаря» заканчивается на отцовском вызове сына на дуэль, когда Герцог, до этого считавший их спор невинным и легко проходящим, внезапно перестал веселиться. Его поразила сцена, разрушающая все известные семейные устои, на этом герои погрузились в тьму, что словно выползла из них самих.

Освещая лестницу слева от предыдущей сцены, действие переносит зрителей в самый яркий сюжет. Под бессменную классику предстает «Моцарт и Сальери». Пожалуй, этот эпизод полюбился мне больше всех не только самой идеей, вложенной Пушкиным сутью, но и актерским тандемом. Если в самом начале, слушая монолог вышедшего на сцену с двумя бокалами вина Сальери, ты еще сомневаешься, не вполне понимаешь, отчего этот человек выставляет себя таким жалким, то после появления Моцарта вопрос исчезает сам. Моцарт, роль которого исполнил режиссер спектакля, живой, быстрый, открытый миру и абсолютно безумный. Его смех переливается, все его движения так правильны, и сам он гениален во всем, что делает. Глупые шутки из уст такого человека становятся украшением вечера, прогулка по улице – сюжетом милейшего водевиля, а его молчание кажется самой одухотворенной мелодией мира. Моцарт – главный герой, принц Датский своей жизни, рядом с ним едва ли кто-либо сможет заполучить хотя бы роль Горацио. Желание получить и свое время на авансцене, осветить и свое имя лучами славы берет верх над бывшим другом. Пребывая в мизерном мире собственной души, он доходит до одной-единственной роковой мысли. Он будет гением, если не будет Моцарта. Однако тот, подтверждая свой пророк, оставляет Сальери в неудовлетворении и после своей смерти.

В финале мы вновь возвращаемся к «Пиру», но вместо грустных девичьих напевов слышим иронично горькую оду чуме, которую исполняет сам Председатель. Строки «Итак, – хвала тебе, Чума! Нам не страшна могилы тьма...» лейтмотивом проходят по всей постановке. Для кого-то пир – это сублимация, единственный способ остаться живым, для кого-то – время для подвига, когда он может вспомнить и отыскать себя, давно забытого и потерянного. Одно остается общим, ведь даже во время чумы продолжается жизнь, даже во время чумы продолжаемся мы.