Что-то привычно, что-то как вечное отражение. Поколения как бесконечный ряд зеркал, отражающих друг друга. Эпоха наших бабушек отразится в нас, остается только поверить, чтобы эпоха наших родителей не отразилась в наших детях. И все мы проживаем чью-то смерть в разные отрезки жизни, а похороны своеобразная традиция. Все горюют по близким исключительно своим, семейным, особенным способом. Я малодушно понадеюсь, что никто не горюет так, как герои пьесы Натальи Ворожбит.

В моей семье, к сожалению, так и горевали. К сожалению, потому что привычная в понимании искусства хрестоматия и разбор смерти, как явления в культуре, как этапа в жизни – дано не всем и не для всех. Если бы нас с детства учили, что смерть то, в чем стоит послушать Эпикура, что само явление смерти не имеет никакого к нам отношения, поскольку пока мы живы – смерти еще нет. Исходя из этого, за собой я ощущаю отдельную ответственность говорить честно, несмотря на то, что говорится о таком крайне тяжело.

Вы замечали, как практически вся мифология славянского мира, да и обычаи, тесно связаны со смертью? Сколько вам было лет, когда вы узнали, что Баба-Яга проводила ритуал по проводу в иной мир своим «накормить, напоить, спать уложить»? А что белое свадебное платье – издавна считалось похоронным, так как невеста «умирала» в своей семье и принадлежала семье мужа? Эгоистично позавидую тем, кому повезло этого не знать. Тем не менее, сама смерть – неотрывно следует с нами всю жизнь.

У героев спектакля история чуть другая: они хоронят Сашу, главу семейства. Остались бабоньки, девоньки, одни на хозяйстве. Пугает до костей, до самого конца спектакля обыденность переживания смерти. От злости на покойного, мол, как же ты так, и человеком был никудышным, и пил, и не помогал, еще и умер? Кто тебе разрешал так поступать с нами?

Смирение. А ведь Саша был героем, мастером спорта. Вон, сколько медалей. И выполнял свои обещания, держался, семью защищал. Торги. Знаешь, мне снилось, что он и не умер вовсе. Смерть – как партбилет, на который еще нужно получить разрешение. А есть ли вообще смерть?

Весь спектакль ощущается, как будто ты стоишь у гроба, где в последний путь провожают покойного, а кто-то истошно орет: «Вставай, сукин ты сын, как я без тебя?! Ты на кого нас всех оставил?». Так бывает, поэтому, если бы я посмотрела спектакль год назад, меня бы это здорово разозлило. Не потому, что постановка какая-то не такая, а потому, что тяжело.

Что бы ты ни хотел скрыть в самом себе, сбежать и откреститься – театр вытащит наружу и тканью с кладбищенскими крестами развесит перед тобой, как знамя. Иди и смотри. Жизнь людей, смерть людей – все простое, как сходить в магазин. А о мертвых либо хорошо, либо никак.

Несмотря на простую обстановку, обращаешь внимание не на декорации, а на людей и ковры. Со стороны кажется, что даже поставь черный короб без особенных излишеств, никто и не заметит, потому что герои уж очень реалистичны в наших днях. Да и убранству в таких семьях уделять внимание, честно говоря, некогда. С этого ракурса быт сводится в бинарную систему: жизнь проста, а смерть еще проще. Будто бы и нет никакого философства о жизни после смерти, о традициях и ритуалах. Деньги на похороны, деньги поминки, на сорок дней.

Поэтому, когда Саша воскресает на шестую мобилизацию, семейство и не осудишь. Новые похороны никто не может себе позволить. А жить и незачем, есть долг, честь и присяга. Жизнь себе может позволить кто-то другой, классом выше, душевной организацией сложнее, а простому человеку ничего не нужно, кроме пары мест на кладбище. В обычный вторник никогда не подумаешь, а ведь наши бабушки, да даже мамы брали по два места. «Вот помру, рядом и похороните, а то потом не будет денег, да и кладбище могут закрыть». Невыносимо страшно жить не только в эти времена, но и жить, оказывается, в принципе.

Спектакль явно не для всех. Хотя тематика близка каждому, просто не каждый захочет переживать это сейчас, в свой обычный день. Если не боитесь посмотреть в смерть – приходите в любой день. Напомните Саше вынести мусор. И что он умер. А то он на войну собирается.