Пожалуй, бессмысленно будет пытаться хотя бы приблизительно пересказать сюжет новой картины Кирилла Серебренникова, основанной на романе Александра Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него». Если верить коротким аннотациям с новостных сайтов, Петровы — самая обычная семья из Екатеринбурга. Петров — автослесарь, его жена — библиотекарша; они не любят друг друга, проходят через развод и воспитывают сына-школьника. Они ходят на скучную работу, ездят на битком набитых автобусах мимо серых панелек, болеют сезонным гриппом и собирают ребенка на елку в местный ТЮЗ. Не так уж важно, что Петров на досуге рисует оживающие на глазах зрителя комиксы, а его жена закалывает мужчин на улице кухонным ножом. Не так уж важно, что в сюжете присутствуют инопланетяне, оживший труп и самый настоящий Аид, а несколько персонажей-трикстеров кочуют из одного времени и места в другое, меняя свою внешность, род занятий и даже пол. Не так уж важно, что все в этом фильме тяжело больны, а потому происходящее на экране вполне может обернуться затянувшимся гриппозным бредом одного из героев.

Как и роман Сальникова, киноадаптация «Петровых» — масштабное полотно, практически целиком состоящее из ребусов и загадок, разгадать которые зрителю предлагается самостоятельно. Ничего не мешает воспринимать эту картину как зарядку для ума и постмодернистский коктейль со множеством отсылок и самоцитирований. Наблюдая за Хаски в гробу, невольно вспоминаешь перформанс рэпера 2018 года, в ходе которого он организовал собственные похороны; в черно-белом кошмаре знакомства молодой невесты с родителями угадывается отсылка к Линчу и его «Голове-ластику»; советский квартирник в конце фильма как будто продолжает серебренниковское же «Лето»; бесконечные надписи на стенах («До свадьбы не доживешь», «Мы все равны нулю») добавляют ситуациям смысловых акцентов, не давая заскучать; и так до бесконечности. Ну а зрители, читавшие первоисточник, могут при желании долго анализировать отличия экранизации от романа. Хотя Серебренников подошел к адаптации текста очень бережно, в некоторых эпизодах заметно, как режиссер ловко подменяет интонацию повествования Сальникова собственной. Это видно, например, в короткой гомоэротичной сцене в середине фильма: если в книге она изображена холодно-иронично, то на экране предстает скорее чувственной.

И, конечно, это очень серебренниковская картина — в тех аспектах, которые привык ассоциировать с Серебренниковым массовый зритель. Продолжая традиции жесткой социальной критики, заложенные им во многих репертуарных спектаклях московского «Гоголь-центра», режиссер не только осуждает ксенофобию и демонстрирует сложные условия жизни в российских регионах, но и графически изображает на экране расстрел высокопоставленных чиновников. Позже зрителю разъясняется, что произошло это лишь в мечтах Петрова, однако так ли это важно, если сами границы реальности и понятия правдивого в фильме предстают максимально размытыми? На экране мелькают голые люди, звучит отборная нецензурная лексика, а современный рэп в нескольких эпизодах сменяется мелодиями Чайковского.

К сожалению, некоторые зрители относятся к таким режиссерским решениям с опаской или даже отторжением, считая их попыткой эпатировать публику. На самом же деле, каждый подобный ход в фильмах Серебренникова оправдан. Так, работая с наготой, он неизменно обращает наше внимание на противоречивые чувства, которые вызывает у нас голое тело: с одной стороны — любовь и нежность, с другой — неловкость и страх. Все эти детали очень важны для цельного восприятия «Петровых», в которых самые разные эмоции и ощущения порой переплетаются так тесно, что обожание становится неотделимо от ненависти, а восхищение — от отвращения.

Однако важно понимать, что поиск подсказок и отсылок, скорее всего, не приведет вас к сути «Петровых в гриппе» и с большой долей вероятности вы выйдете из кинотеатра с чувством, что вас одурачили. «О чем же все-таки этот фильм?» — спросит каждый зритель после просмотра, и это, будем честными, чертовски хороший вопрос. Вполне возможно, что основная часть аудитории и вовсе разозлится, окрестит фильм «чернухой» и не станет рекомендовать его знакомым и друзьям. И действительно, многие фильмы Серебренникова легко попадают в разряд «остро-социального» кино, однако при пристальном рассмотрении эти картины оказываются рассуждениями на вполне себе вечные и близкие каждому темы, не имеющие временной и географической привязки. Таким был «Юрьев день», который притворялся стереотипной критикой быта русской провинции, а на деле оказался пронзительной историей о малой родине и утрате. Таким был «Ученик», как будто выстроенный по законам классической социальной драмы и эпатирующий российскую публику изображением гомосексуальных подростков, но в итоге разговаривающий на темы Бога и веры (не религиозно-фанатичной, а преданной и искренней). Такими, на мой взгляд, являются и «Петровы в гриппе», в которых за яркой фантасмагорией чувствуется наличие некой общей идеи, простой по сути, но трудной для выражения. Кажется, что фильм отчаянно пытается говорить о вечном, но не находит слов. Но, с другой стороны, разве для всего на свете существуют подходящие слова?

Можно воспринимать все происходящее на экране как сложное аллегорическое высказывание, а можно — как обычную жизнь. Вспоминается режиссер Пол Томас Андерсон, изобразивший в эпической трехчасовой «Магнолии» дождь из лягушек в сцене, где отец главного героя умирает от рака. Многие критики ломали головы, пытаясь понять, что значит этот символ, а сам режиссер объяснил это просто: «Узнать, что твой отец умирает — это как узнать, что лягушки падают с неба». Подобное можно сказать и о многих моментах «Петровых»: например, сцене, где главный герой отдает своего болеющего сына инопланетянам. Действительно ли мелькающие в фильме то тут, то там НЛО имеют значение для сюжета? Быть может, здесь заложен намного более простой и общепонятный смысл: когда твой ребенок болеет, ты готов принять любую форму помощи, лишь бы спасти его.

И тогда, приглядевшись, можно вполне согласиться с тезисом, что Петровы — самая обычная семья. Такая же обычная, как другая семья Петровых, жившая до них и ярко изображенная во флешбэках главного героя. Не зря молодая мать, проникновенно сыгранная Варварой Шмыковой, так часто мелькает в кадре обнаженной — Серебренников в очередной раз напоминает, что нагое тело, являющееся частью нашей индивидуальности, также парадоксальным образом уравнивает всех нас, подчеркивая нашу смертность. Образы переплетаются и сливаются воедино; герои как будто врастают друг в друга, и становится понятнее суть названия, под которым фильм шел в международном прокате; «Petrov's Flu» — не столько грипп Петровых, сколько грипп Петрова. Так ли абсурдна мысль, что буддист Серебренников снял фильм о путешествии души, перерождающейся и трансформирующейся?

И пусть нас не пугает, что душа эта заключена в бесконечный лимб серых панельных домов и гриппозного жара, в котором сложно порой отличить сон от реальности. И пусть нас не пугает, что смерти не будет. Жизнь похожа на затянувшуюся болезнь, и впереди — лишь новые приступы кашля, но все же есть в фильме и по-настоящему яркие, пульсирующие энергией моменты искренней радости и любви. В такие секунды кажется, что идеальный саундтрек к этому кино — не лихорадочная песня Цоя о сумасшествии окружающего мира, а баллада Гребенщикова о том, что рок-н-ролл мертв, а мы, сжегшие чужие жизни, как ворох газет, все еще живы. Герои фильма с нервными лицами оглядываются в прошлое, а те, кто их любят, смотрят им вслед. Круг замыкается. Осуждает ли режиссер это навязчивое желание человека к воспроизведению самого себя или, напротив, восхищается им?

Ближе к концу фильма героиня Юлии Пересильд задумчиво смотрит на старый советский сервант, пока кривая надпись на листе бумаги отчаянно вопрошает: «Как жить дальше?». Но Серебренников строит композицию так, что зрители уже знают ответ: просто жить. Жениться, разводиться, рожать детей, рисовать комиксы, писать романы, каждый год исправно собираться вокруг праздничной елки, которая так похожа на ту, другую, из далекого детства. Вставать из гроба, брести по холоду на остановку, садиться в подошедший автобус и оплачивать проезд. Возможно, поездка окажется куда более захватывающей, чем вы могли себе представить