Пургаторий

Из города М в город Н отправился некий Свердлов из теплого столичного офиса расследовать смерть шахтера. Несмотря на вполне логичную причину приезда, герой не понимает, как оказался в этом мистическом провинциальном городе, охваченном холодом, разрухой и приближающейся черной пургой. И странный вездесущий медведь перегрыз кабель, так что теперь всем из города этого не уехать.

Что за город такой и пурга такая странная? «Самый северный город в мире», — говорит Девушка с золотыми волосами. Город, где пургу с ветром в сорок метров в секунду называют черной. Город, в котором добывают уголь, не уран. Такие очевидные намеки, а также элементы сценографии (о них мы поговорим позже) достаточно толсто намекают нам на место, отрезанное от остального материка, где трескаются стены домов, покоятся тысячи лагерных рабочих, экология разрушается, да и ядерная лаборатория на самом деле присутствовала. Вроде Норильск, а вроде название и местоположение не так важно, как портрет людей, живущих в вечной смерти.

«Чёрная пурга» петербургского драматурга Анастасии Букреевой была написана во время пандемии в 2020 году и вобрала в себя все отчаяние и абсурдность человеческого существования в мире, где человеческая жизнь так же мимолетна, как местная пурга. В 2021 году текст вошел в тройку лучших пьес шестого объединенного конкурса современной драматургии«Кульминация». С тех пор «Чёрная пурга» захватила сцены Новокузнецкого и Сарапульского драматических театров, калининградской Театральной лаборатории Act.Opus и столичного Электротеатра Станиславского.

Странные диалоги, обрывочные сцены в формате разговоров с местными жителями, отсутствие ощущения времени и пространства — все это позволяет каждый раз воплощать столь символический и многослойный текст по-разному. Главное отличие постановки Сержука Андреева от вышеперечисленных — почти полное отсутствие декораций и максимальная отстраненность от внешней потусторонности.

На сцене — четыре двухъярусные койки с серыми матрасами. На стене развешаны шахтерские каски, а персонажи — то ли люди, то ли загнанные звери — носят на себе алюминиевые кружки. Обстановка до боли напоминает о прошлом трудовых лагерей (тот же Норильлаг) и выполняет функцию и краеведческого музея, и классического театра с классическими спектаклями, и гостиницы, и музея со складом, и даже шахты. Люди здесь — тоже функции, взаимозаменяемые и безликие в своем принятии всей иронии жизни в таком месте.

Анна Дразнина — яркое пятно в красном платье и телогрейке. Она — Девушка с золотыми волосами, исступленно танцующая под аккомпанемент саксофона (за инструментом — талантливая саксофонистка Анна Казакова). А еще она — музейная работница, продавщица, проститутка и актриса в театре имени классиков. Несмотря на громкость и отчаянность некоторых реплик ее персонажей, присутствие девушки на сцене придает нежности постановке. Герои же Павла Панкова граничат между резкой трагичностью и комичностью более резко — вот он чучело бивера, вот он Шахтер, который умрет через две недели, или уже Мертвый шахтер, а может, и вовсе охранник магазина с южным акцентом. На фоне со своими частушками и песнями мелькают два шахтера-музыканта — баянист Павел Чернейкин и гитарист Никита Виноградов.

Худой и потерянный Свердлов Михаила Морозова становится, по сути, зрителем, которого занесло куда-то не туда. Он постоянно хочет назад, в Москву, обвиняя во всех своих бедах медведя. Но медведь оказывается лишь макгаффином, способом убежать от осознания бессмысленности и механичности так удобно построенной рутины.

Потеряв привычную иллюзию комфорта, Свердлов, как и мы, начинает ощущать боль в своем солнечном сплетении. Город Н поглощает его, оголяет то, что кажется скрытым за уютным офисом и смузи в пластиковом стаканчике. Да, все мы на этой планете безнадежны, но стоит жить хотя бы ради того, чтобы посмеяться над этой ситуацией вместе.

Поражаешься, как точно «Пурга» отражает твое внутреннее состояние — это полуистерическая агония жизни в бесконечном абсурде, когда тебя держит в адекватном состоянии только защитный механизм под названием юмор. Пресловутая русская тоска, на самом деле, принадлежит каждому из нас, и от присвоенных самим себе стереотипов русскости хочется смеятся. Стало быть, во всем виноват медведь, но это не точно.