Моя голова — перекресток железных дорог

Люди созданы, чтобы друг друга мучить (с)

Ничего не понимать, но быть крайне заинтересованными в происходящем — это нормально, если речь идет о спектаклях в Пространстве «Внутри». Постановка «Тауматафакатангихангакоауауотаматеатурипукакапикимаунгахоронукупокаифенуакитанатаху» (да, здесь восемьдесят три буквы, и это все название и спектакля, и холма в Новой Зеландии) режиссера Алексея Франкеля вовсе не про мифологию маори, откуда родом это слово. А о сложнопроизносимых вещах, которые люди называют чувствами, а герои «Идиота» Достоевского проживают раз за разом.

Жанр: «пропущенная сцена»

Алексею Френкелю в какой-то момент стало интересно, о чем все же говорили князь Мышкин и Парфён Рогожин у трупа Настасьи Филипповны. И говорили ли они вовсе? И как быстро ссора превратилась в откровения? И поняли ли они вообще что-то друг о друге и о Настасье Филипповне?

Так или иначе, именно из этой ситуации появился спектакль, в котором все указанные действующие лица заперты в одном бесконечно движущемся вагоне вне времени и пространства. И кажется, что они все одновременно и живы, и мертвы и находятся в каком-то междумирье, где все уже случилось и случится еще много раз.

Временная петля

Спектакль начинается с того, что Рогожин методично выкидывает нож из окна несущегося поезда, после чего тот же самый нож как ни в чем ни бывало, игнорируя все законы логики, физики и мироздания, прилетает из противоположного окна. Рогожин тяжело вздыхает, поднимает упавший нож, делает засечку на стене и выкидывает снова. И так до тех пор, пока у Мышкина окончательно не сдают нервы и они не начинают наконец говорить.

Это спектакль без времени и пространства. Здесь ничего не имеет значения, кроме слов и вопросов, которые Мышкин с Рогожиным друг другу задают. И будут задавать, пока не найдут правильный ответ. Потому что как только их разговор подходит к концу, а они так и не понимают главного — не для них, а для мертвой Настасьи Филипповны, — то диалог начинается заново. И так три раза. С определенными допущениями, сменами ролей и небольшими изменениями, которые подталкивают к ответу на волнующие вопросы. Но этого все равно недостаточно, и Настасье Филипповне приходится самой сказать вслух все, что она не успела при жизни.

Стоит отметить еще один небольшой факт — Мышкин раз за разом повторяет одну и ту же фразу: «Моя голова — перекресток железных дорог», что отсылает нас к стихотворению Александра Башлачева «Поезд», которое здесь существует определенным спойлером того, что будет происходить в спектакле.

…Есть целое небо, но нечем дышать.
Здесь тесно, но я не пытаюсь бежать.
Я прочно запутался в сетке ошибочных строк.
Моя голова — перекресток железных дорог…

Так много вопросов

Несмотря на то, что на какие-то вопросы спектакль все же дает однозначные ответы, все равно в нем остается место для интерпретаций. Куда едет этот поезд? Кто всем этим управляет? Что это за голос извне и про какие правила он говорит?

Так же происходит и с героями. Если к середине спектакля складывается ощущение, что Настасья Филипповна — единственная, кто в этом хитросплетении сюжетных поворотов хоть что-то понимает, то к концу становится понятно, что она тоже не ведает, как жить эту странную жизнь, но справляется гораздо лучше, чем все остальные.

И, учитывая весь ужас ситуации — безвыходное положение, никакого контакта с привычным реальным миром, непонятная мистика, — история наполнена иронией. Самые страшные ситуации становятся комичными, Настасья Филипповна, устав пугать бывших любовников, начинает превращать свои появления в безобидный фарс. Ну и пить чай. Потому что поездка в никуда и смерть это одно, но пить чай в поезде — это святое.

Герои Достоевского в этом спектакле (нет, я больше не буду вас мучать повторением его названия) находятся в вечном поиске. Смысла происходящего и произошедшего, логики и даже немного любви. А доедут ли они и найдут ли все искомое — это уже нужно смотреть.