«Есть только три стула, мольберт и нас трое. И все»

Максим Теняков: Будет глупо, если сказать «про дружбу»? Я не знаю.

Андрей Мартынов: Следующий [отвечает]! (смеются)

Максим: Мне кажется, что эта пьеса про кризис среднего возраста, а мы его не особенно достигли...

Андрей: Ну, говори за себя, Толя уже на пороге. (снова смеются)

Максим: Но лично для меня «АРТ» не про средний возраст, а как раз про молодость, потому что этот спектакль меня туда возвращает. Ну, и про дружбу, конечно.

Анатолий Кормановский: Я долго размышлял об этом. Наша жизнь состоит из договоренностей: мы постоянно пытаемся договориться друг с другом, обсуждая работу или выбирая ресторан. И, к сожалению, часто это перерастает в конфликт, во главе которого всегда будет стоять человеческое эго. Бывает и так, что из-за пустяка люди теряют друг друга навсегда. С одной стороны, возможно, так нужно. Мир большой. Но, с другой стороны, если бы мы могли научиться слушать хотя бы близких людей и во главе всего ставить любовь, то, возможно, смогли бы избежать множества конфликтов и не совершать тех ошибок, о которых потом придется жалеть.

Андрей: В этом спектакле я не мыслю подобными высокопарными категориями, кроме тех, которые уже озвучили ребята. Для меня просто кайф здесь говнюка поиграть, существовать в этом жанре, упиваясь актерством, оценками и театром. Потому что в театре приходится выполнять иногда странные задачи режиссёра и обслуживать его, а тут ты обслуживаешь сам себя и своего персонажа.

Максим: Мне нравится. Я от этого, мне кажется, даже больше удовольствия получаю: когда ничего нет, можно что-то нафантазировать, в этом крутость.

Анатолий: Я тоже сторонник минимализма. Круто, что ничего не отвлекает: есть только три стула, мольберт и нас трое. И все.

Андрей: Да, в этом интерес, но в этом и сложность. Если есть какие-то масштабные классные декорации, музыка, оркестр, то зритель может отвлекаться на них, смотреть, как эти декорации сделаны…

Максим: Ну, это как «прикрывашечки» работает.

Андрей: Да. И, даже если артисты не очень хорошо играют, зритель может выйти после спектакля с хорошим ощущением, потому что он отвлекался на декорации, пока они плохо играли. А тут, если мы вдруг плохо что-то делаем, зрителю не на что отвлечься, и тогда все разваливается.

Максим: Ему остается только уходить.

Андрей: Пока не уходят, и слава Богу.

Максим: Понятно, что остались какие-то вещи, которые мы уже тогда проверили на зрителе, и от них не очень-то хочется отказываться, потому что мы понимаем — это работает. Пожалуй, только за счет этих старых придумок сейчас здесь есть немножко того старого спектакля. И все. Потому что прошло сколько? Мы считали.

Андрей: Шесть.

Максим: Шесть лет?! Много времени прошло, мы поменялись, и вообще все поменялось. И хочешь не хочешь, ты все равно будешь делать все по-другому.

Андрей: Тогда это был сплошной энтузиазм, абсолютное непонимание себя в профессии, непонимание себя как людей, а сейчас мы в более-менее осознанном возрасте, и, как минимум, намного лучше понимаем те речи, которые произносим…

Максим: И они по-другому звучат.

Андрей: Абсолютно. И тогда кайф спектакля был в том, что мы придумали миллион фишечек, как этот текст говорить…

Максим: Разукрасить.

Андрей: Да, разукрасить. А сейчас мы все-таки больше делаем упор на смысл, думаем, о том, что автор туда закладывал.

Максим: Мне кажется, что сейчас зал реагирует на другие штуки, смеётся над той абсурдной ситуацией, которая сложилась, над смыслом спектакля.

Анатолий: Не буду лукавить, было очень сложно…

Андрей: Мы можем выйти.

Анатолий: Парни давно друг друга знают, они прожили свою совместную четырехлетнюю жизнь во время учебы. А я вначале чувствовал себя отстающим от поезда, который вовсю мчит вперед. Мне приходилось нагонять и идти семимильными шагами. Все уже знают текст наизусть, а я с этой бумажкой «господи-выучить-бы-его» и так далее. Нам нужно было найти общий язык, познакомиться друг с другом. Для меня было важно, чтобы мы, как актеры, смогли создать ощущение общей дружбы, простроить линию взаимоотношений между героями. И эта работа до сих пор в процессе, от спектакля к спектаклю.

Андрей: Ну я говнюка играю.

Максим: Ну это ты, согласись.

Андрей: Это я, конечно, но в Серже все доведено до абсурда. И кайф как раз в том, что в жизни я себя так не веду, хотя иногда хочется, а здесь имею на это право. И действительно упиваюсь этим.

Максим: Моя схожесть, мне кажется, в том, что персонаж пытается всех примирить. Я и в жизни такой. Хочется, чтобы всегда все было хорошо и не доходило до конфликтов, потому что их и так во внешнем мире хватает. Зачем вообще конфликты нужны, если можно просто сесть поговорить или пошутить и всех развеселить. А различие в том, что в жизни, мне кажется, я из таких абьюзивных дружеских отношений уже бы ушел.

Анатолий: В жизни я выступаю за то, что всегда можно найти компромисс, договориться. Я не люблю конфликты и стараюсь сглаживать углы, а мой персонаж очень конфликтный. Но в целом есть одна общая черта у меня и у Марка, и я с ней долго боролся, — это собственничество. В детстве мне казалось, что если вы друзья, то должны все делить и все время проводить вместе, быть на одной волне, иметь общие интересы... Но жизнь оказалась сложнее. Не все, что нравится тебе, должно нравиться другому человеку. И он не обязан с тобой во всем соглашаться. Это было непросто принять, и я довольно долго искоренял эту черту в себе.

Андрей: В этом отношении во мне очень много черт Марка. Если бы я увидел просто белую картину, я бы подумал: «Ну, у туалета можно повесить». Для меня это интерьерное искусство. Иногда возникает какая-то глубина, когда ты с экскурсией идешь, и хороший экскурсовод тебе рассказывает про жизнь автора, концепцию, исторический контекст, в котором эта картина была написана. Ты узнаешь много информации вокруг, что позволяет тебе включить воображение и смотреть на эту белую штуку совсем по-другому. Но ты все равно получаешь эмоции от своего воображения и от понимания того, что вокруг, а не от самой картины.

Анатолий: У меня наоборот: если Марк достаточно категоричный, то мне всегда интересно понять, что за этим стоит, какая мысль. Люблю разгадывать загадки.

Андрей: Хочешь, ролями поменяемся?

Анатолий: Давай. (смеется) Мне зачастую нравятся новые идеи, мысли, которые пробуют донести современные художники. Я в этом вопросе не всегда полагаюсь только на первое впечатление, как Марк. Мне наоборот интересно узнать больше. Особенно, если это новое поколение, которое находится в поиске. Потому что «все уже придумано, сделано до нас» и уже стало практически невозможно изобрести что-то новое. Но люди все равно что-то ищут и самовыражаются. Я — за такой подход, поэтому, можно сказать, поддерживаю современное искусство.

Андрей: Я тоже, если что. Есть какие-то удивительные вещи.

Максим: Я тоже! (смеется) Согласен, есть интересные современные произведения, я никаких художников не хочу обидеть, но если говорить о белой картине из спектакля — я не понимаю этого.

Андрей: Я бы Марка сыграл.

Максим: Я бы никого другого не сыграл. Я бы не хотел, на самом деле меняться, в этом плане я такой… ревностный.

Анатолий: Ну, Ивана я бы точно не сыграл. Даже, если бы захотел… Сержа? Возможно. В целом мне очень нравится Марк, он очень провокативный. Поэтому я бы, наверное, оставил за собой Марка.

Максим: Мы когда сюда пришли, у Андрея была мысль меняться ролями.

Андрей: Да, в этом кайф. Перед спектаклем «Двенадцатая ночь, или как угодно» Никитинского театра в Воронеже в шляпу кидают бумажки с ролями и вытаскивают перед спектаклем. Все роли выучены, и каждый раз получается аттракцион: никто не знает, кого он играет сегодня вечером. Я бы хотел так попробовать, во мне есть какой-то азарт.

Анатолий: Лет через 50, может…